и не проси рассказать, чего мне все это стоит
не поцеловать, губами не дотянуться
повремени, ну повремени, ну погоди, повернись ко мне, поворотись, вернись, не уходи и не уводи меня за собою, я не пойду, остановись, посмотри – я падаю, подойди, подай мне воды, ляг со мною на песок, дай отдышаться, меня ведет, у меня в груди не умещаются выдох – вдох, пощади, потому что я практически на пределе, пощади, дай мне день на отдых, день без отдышки, день говорить с утра о мелочах, жаться к твоей подушке, день отвезти тебя прикупить одежки, день ухватиться за руки, когда лифт качнется, день не бояться, что плохо кончится то, что хорошо начнется. день, только день – и я снова смогу держаться, только день, и мне снова будет легко бежать, будет как-то двигаться, как-то житься, как-то знаться, что ты все еще здесь, в одной миллионной шага, в ста миллиардах лет непрерывного бега, ты еще помнишь меня, я вот я, вот, задыхаюсь тебе в спину?
это ад не пройденных расстояний, ад полушага, ад проходящего времени, следов от его ожога, ад перемен души, и я все время не успеваю, не догоняю тебя и не забываю, каким ты был полторы секунды назад, каким ты был на предыдущем шаге, на прошлогоднем песке, на снегу сошедшем, вот что сводит меня с ума, вот от чего болею, я пробегаю полдуши, чтобы оказаться душой с тобою, чтобы душа в душу, ты же переворачиваешь душу за этот шаг, и вот я уже дышу, а ты идешь дальше, даже не понимая. и это я не в упрек, я не имею в виду «не ходи дальше», это я просто не понимаю, как прожить дольше. это так надо, я знаю, я понимаю, это иначе не может быть, но я хочу поманить тебя и поменяю себя тобою, какой ты был полторы секунды назад, но это же не обманывает никого, даже меня саму. это бывает, такая любовь, когда не дотянуться сердцем, губами, воплями, не вообразить себя половиной и тебя половиной, но навсегда учесть, что воздух будет стоять стеною между мною и тобою. я понимаю, тут не может быть никакой передышки и никакой поблажки, потому что это послано не для благо и не для двух голов на одной подушке, но для того, чтобы душа терпела и задыхалась, но не подыхала, не отдыхала и поэтому не затихала, и тогда понятно, что мне не положено отлежаться у тебя на плече, отдышаться, а положено хоть как-то держаться. я не догоню тебя, не догоню, это конечно, ясно, не догоню, но наступит миг – и я вдруг пойму, что дальше бежать нечестно, потому что если еще один шаг – и я окажусь впереди тебя и тогда все закончится, завершится, и тогда еще только шаг – и ты останешься позади, и это будет слишком страшно, чтобы решиться, испытание кончится, все решится, можно будет жаться друг к дружке, спать под одним одеялом, по городу вместе ходить, держаться за руки, и будет легко дышаться, только все уже отметится и отшелушится, и душа вздохнет тяжело и прекратит шебуршиться. никогда, понимаешь, ни дня покоя, никогда, испытание, это вот что такое: это когда ты гонишься, а потом понимаешь, что вот – протяни и схвати рукою, только зачем оно такое? все, что ты должен взять с этого пепелища – это себя, ставшего только еще гораздо старше и гораздо проще, все, что ты получаешь в награду за эту спешку, - это не отпуск с детьми и не пальцем водить по его ладошке, но глубоко за пазухой горькие слезы, но дающие крепость твоей одежке. это я все понимаю, но пока что у меня подгибаются ноги, сердце выкашливается из груди, пощади, пощади, потому что я практически на пределе, пощади, дай мне день на отдых, день без отдышки, пощади, ну, пожалуйста, сделай так, чтобы я до тебя хоть пальцем бы дотянулась, ну, пожалуйста, просто дай мне знать, что я с тобою не разминулась, не загнулась пока, не сдалась, не задохнулась! /линор горалик
